Группа «Ветры Перемен» возникла году в шестьдесят седьмом в стенах московского авиационного техникума им. Годовикова. Основателями её были белёсые братья Чириковы — старший Игорь (Гарик) и младший Саша. Прямым источником названия группы послужил альбом Animals «The Winds of Change». В состав «Ветров Перемен» — до моего появления в них — входили первоначально только студенты техникума: Гарик Чириков, игравший в тёмных очках с полным отчуждением на им самим сделанном «фендере» («один к одному» — восклицали все), Анатолий Алёшин, да-да, тот самый (гитара, вокал), Сергей Гусев (отнявший в какой-то ранний момент у Гарика роль басиста), Александр Штерман (клавиши типа «Юность») и Владимир Горбаченко (барабанщик, очень прилично по тем неритмичным временам владевший педалью). Саша Чириков был «импрессарио» до 1969 г.

А попал я в «Ветры Перемен» следующим образом. Под новый 1968 год «Ветры Перемен» выступили в специальной английской школе, в которой учился Сергей Старостин, мой ближайший друг (ныне профессор, заведующий кафедрой древнейших языков РГГУ, а в 1968—1974 гг. своеобразный роковый культуртрегер, знакомивший музыкантов с новыми пластинками, списывавший для групп английские слова и знакомивший музыкантов друг с другом в милой, прокуренной, уставленной книгами и пластинками комнате одной из хрущобных квартир Марьиной рощи). Серёже чрезвычайно понравились «Ветры Перемен», он подружился с ними и привёл А.Л. к ним на репетицию. Я учился в музыкальной спецшколе им. Гнесиных по классу виолончели и играл при этом в группе «Виолончелисты», состоявшей исключительно из виолончелистов, гнесинцев и консерваторцев. Помимо меня (клавишника и вокалиста) в неё входили Иван Монигетти (контрабас, вокал), Михаил Кекшоев (гитара, вокал) и Борис Острин (гитара, вокал). Несмотря на крайнюю музыкальность, высокий профессионализм, пышущий энтузиазм и трогательный пуризм — делали только Битлз и никого больше — «Виолончелисты» страдали от отсутствия усиления электрических инструментов и каких бы то ни было ударных. Апологетическая шутка — ударника, мол, нет, потому что не удалось пока найти ударника-виолончелиста — сразу же всем надоела. «Виолончелисты» выступили всего два раза — осенью 1968 г. в Архитектурном институте и на новогодних танцах в институте Литературном. К тому времени я уже сговорился с Толей Алёшиным из «Ветров Перемен»: заменю на клавишах Сашу Штермана (шуткам типа «Штерман-Лерман» не было конца) и, произведя по ходу дела другие необходимые замены в составе, сделаем из «Ветров Перемен» нетривиальную группу с упором на красивое многоголосие и оригинальный репертуар, сочинённый А.Л. Всё сие и произошло. К лету 1969 г. «Ветры Перемен» уже выступали в небезызвестном кафе «Времена года» вместе с «Троллями» в таком составе: Александр Лерман (вокал и годовиковская «Юность»), Михаил Кекшоев (ритм-гитара, вокал), Михаил Мастаков (бас, вокал), Владимир Ксенофонтов (лид-гитара), Владимир Горбаченко. Толю Алёшина к тому времени забрали в армию. Горбаченко тоже ушёл в самой середине летнего ангажемента. Вместо него пришёл Александр Константинов (Бутылкин), который мог загвоздить очень высокую ноту вверху любого аккорда — что твой Грэхэм Нэш (с которым мне довелось познакомиться семь лет спустя). Именно этот состав и стал знаменитым в Москве. В этом «классическом» варианте «Ветры Перемен» выступали в Каэме (Кафе Молодёжном на бывшей улице Горького), где открылся первый известный А.Л. рок-клуб — «бит-клуб» на языке того времени. Репутация «Ветров Перемен» — которых, кстати, Каэм постоянно пытался переименовать так, чтобы потенциально крамольные «перемены» из названия исчезли — сложилась из «клёвого трёхголосия» типа Hollies и повышенного интереса к русской фольклорной (и теперь уже прямо скажем — церковной) мелодике, проявившейся в оригинальных композициях. На сцене «Ветры Перемен» старались никогда не улыбаться, чем также вызывали комсомольский гнев.

Так и не выбросив «Перемены» из своего названия и не заулыбавшись, «Ветры Перемен» просуществовали до самого 1970 года, когда аз многогрешный, услышав, как Александр Градский кроет хорошо поставленным матом в микрофон комсомольских вождей на какой-то халтуре «Скоморохов» в МГУ, решил навеки связать свою судьбу со «Скоморохами». «Навеки» — в составе Градский, Буйнов, Полонский (а затем Фокин) и А.Л. — продолжалось года два. Участие А.Л. в «Скоморохах» было междугороднее: москвич по рождению, воспитанию и складу, я волею судеб оказался тогда студентом Вильнюсского университета в Литве, где специализировался по английским и литовским штудиям. Литва привлекала меня не только литовским языком, но и меньшей своей совковостью, радостным ощущением не окончательной ещё победы марксизма-ленинизма над человеком.

Я летал на «Скоморошьи» концерты из Вильнюса в Москву. Это было неловко, да и при тогдашних символических «Скоморошьих» заработках накладно. Основная тусовочная и частная моя жизнь протекала в Москве. Я ушёл из Вильнюса и перебрался обратно в Москву. Вскоре поступило предложение от «Весёлых ребят». Там уже некоторое время работали Градский и Полонский (Градский вскоре ушёл, зато пришёл Буйнов). С осени 1972 г. я стал гастролировать и записываться с «Весёлыми ребятами», этими советскими Yardbirds. Будучи в «Весёлых» солистом, я записал с ними массу советских пластинок, и гибких, и негнущихся (в частности, «Любовь — огромная страна»). Записывался я и у Давида Тухманова (например, спел «Сердце, сердце» на диске «По волнам моей памяти»; поскольку пластинка вышла уже после моего отъезда, имя моё на тухмановском альбоме не появилось, а с «Весёлоребятовского» исчезло; впрочем, все имена музыкантов на последующих тиражах «Любви — огромной страны» исчезли, остались только пустые жёлтые «тени» под фотографиями).

В «Весёлых» я познакомился с Александром Чиненковым, пришедшим туда из козловского «Арсенала» и принесшим с собой фирменный трубный звук и удивительную ритмичность — как в музыке, так и в человеческих отношениях; подружился с Евгением Казанцевым, великолепным музыкантом, отличным басистом и человеком басовой же глубины. Немного позже в «Весёлые» пришёл и давно любимый мною блестящий гитарист, в частности, и музыкант вообще Вадим Голутвин. Поездки с «Весёлыми ребятами» по Сибири, Дальнему Востоку, центральной и прибалтийской России (особенно незабываемая поездка в бывший Кенигсберг, где у разбомбленных руин собора на заросшем пустыре местный алкаш ссал на исписанную граффити могилу Иммануила Канта) дали мне, жившему дотоле лишь в Москве и Вильнюсе (не считая курортных вылазок в Крым и на Кавказ) возможность пристально вглядеться в советскую родину и в «крепостную» жизнь её граждан. Ужасу моему и стыду, усугублённым ощущением собственного бессилия, не было конца...

Исполнять и записывать собственную музыку у меня по-прежнему не было никакой возможности, за малыми исключениями (одну-две песни стали играть в концертах «Весёлые», но о записи не могло быть и речи). Вообще было тоскливо и больно за бесцельно проживаемые годы. Я ушёл из «Весёлых ребят» и пошёл в «Добры молодцы», куда меня пригласил очень понравившийся мне тогда Сева Новгородцев. Вскоре Севу выжил Росконцерт (и он уехал в Англию), а я, съездив с «Молодцами» в одну поездку, перешёл в «Аракс», репетировавший тогда в захаровском уже Ленкоме «Тиля». Отыграв в театре один сезон, я зачем-то вернулся в «Весёлые ребята». Мои планы покинуть построенный на массовом убийстве, живущий пирамидальным рабством забитых своих подданных безнадёжный Совок к тому времени совсем оформились и приняли конкретную художественно-поэтическую форму. Подав заявление на выезд к вымышленному дяде в Израиль, я окончательно выбыл из «Весёлых ребят» и стал выступать соло под акустик. Последний мой перед отъездом концерт состоялся в начале декабря 1975 г. в Архитектурном институте в компании Андрея Макаревича и «Машины времени» (где играл в то время и Игорь Саульский). В конце декабря 1975 года хельсинкских соглашений и разрядки Совок соблаговолил выпустить меня никчёмного к несуществующему дяде (а ведь мог бы и бритвой!). так очутился я в Австрии, потом в Италии (в Риме, где жил и пел в православной, бывшей посольской, с иконостасом Брюллова, церкви), а потом и в Сан-Франциско (Калифорния). Там, вместе с Юрием Валовым из московских «Скифов», я организовал группу Sasha & Yuri, прогрохотавшую в 1976 г. по Западному побережью США. По ходу концертов я рассказывал о молниеносном рождении и медленном удавливании рока в СССР; американские газеты и журналы — The New York Times, L.A.Times, The Rolling Stone — печатали мои устные рассказы; было много передач и по радио (в том числе концертная запись и интервью по «Голосу Америки») и телевидению. В советской печати появились опровержения, в Америку на гастроли поехали «Песняры» (назад вернулись не все) и чуть-чуть было не поехал «Ариэль»: клевета, мол, наш советский рок самый-самый в мире. Благодаря такому международному вниманию в 1976 г. в Москве был проведён первый официальный рок-фестиваль (с участием «Машины времени» Макаревича) и рок потихонечку стал вылезать из погреба, которого не покидал с самого рождения.

В 1977 г. я устал от шумного света и, сдав соответствующие экзамены, поступил в аспирантуру Йельского университета — заканчивать своё филологическое образование. В 1985 г. я защитил докторскую диссертацию, а в 1989 г. помог создать кафедру русского языка и литературы в Делаварском университете (University of Delaware), США, где в настоящее время являюсь профессором русского языка и культуры. Музыку я не переставал сочинять никогда, даже в самые академические годы. В прошлом (1993) году Вадим Голутвин и Александр Чиненков в качестве продюсера предложили мне записать CD с теми моими вещами, которые исполнялись в 1968—1970 годах и на которых создалась репутация «Ветров Перемен». Это прежде всего «Зелёный дол», «По этой лестнице», «Долина-долинушка», «Для песни задушевной», «Новгородский пир», «Твой облик», «Такие вещи». Кроме того, было решено записать несколько вещей периода «Скоморохов» и «Аракса»: «До любви, до нежности», «Скоморох», «Надежда, Любовь и Вера», «Летучий Голландец», «Всё по кайфу», «Волхвы (От уютных судеб)». Вошли в собрание и более поздние вещи, написанные мною уже в Новом Свете: «Нежный монтёр», «Whatever You Do», «Live Like Trees Grows». Получилась, таким образом, достаточно представительная коллекция. Все эти вещи, несмотря на их разность, объединяет всегда дорогая автору («Весёлые ребята» не в счёт) эстетика живого звучания, внутренней сдержанности и экономии средств, а также мелодика, усвоенная главным образом из народных песен тверской губернии (откуда родом мать сочинителя) и из знаменного распева — и не без влияния со стороны различных английских, преимущественно, музыкантов, которых слушатель без труда определит. За исключением «По этой лестнице», записанной А. Градским на концерте, посвящённом двадцатилетию «Машины времени» и вышедшей на кассете, а также «Для песни задушевной» и «От уютных судеб», вышедших на компакт-диске СВ «Москва и москвичи», ни одна из вещей никогда студийно не записывалась и не публиковалась. Благодарю А. Градского, а также СВ, за то, что они записали мои вещи. Особую благодарность приношу Вячеславу Малежику за исполнение некоторых моих песен в концертах и за тёплые слова и дружеские дела по отношению к автору этих строк на протяжении многих лет.

В заключение: Спасибо маме (из крестьян тверской губернии) за её песни в детстве и потом. И теперь. Сердечное спасибо Александру Чиненкову и Вадиму Голутвину за их память и любовь, и за честь, которую они оказали мне своей работой над этим альбомом. Только благодаря их невероятной обязательности, скрупулёзности и деятельной любви этот проект стал реальностью. Если бы все так трудились в России, она давно превратилась бы в цветущий сад.

Спасибо Чине, Вадиму, Жене Казанцеву и Анатолию Абрамову за несказанное удовольствие работы и общения с ними. Спасибо Валерию Андрееву за студийный уют, чуткую режиссуру и (last but not least) билеты на «Женитьбу Фигаро». Слава Богу за всё. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных. Аминь. Александр Лерман 29 июля 1994 г.