"Весёлые ребята"... Первая репетиция... Толик Чех - Пашина правая рука, по совместительству саксофонист, в позе Хлестакова читает нам внушительные нравоучения. (Правда, от него вскоре Паша дипломатично отделался как Битлз от Питера Беста - за отсутствие понятия о прогрессе и современности). Паша нам тоже всегда твердил: "Нечего вам шляться по Москонцерту! Вы что, лабухи, что ли? У вас же сольный концерт, вашу мать! Увижу в Москонцерте - ставку понижу!".

Ко мне он всегда относился с уважением, хотя в силу моего западного репертуара и манеры исполнения географически мною маневрировал: на западной Украине и в Чехословакии я шёл красной полосой, в сибирских глубинах уступал место Юлию Слободкину и его "Вдоль по Питерской". С Пашей мы часто вели музыкально-политическо-душеспасительные разговоры, держался он всегда на высоте и на гастролях дурака не валял (и дуру тоже!).

Итак, в моей жизни началась интенсивная концертная и студийная творческая деятельность. Первые уроки советской эстрадной конъюнктуры - начальные 20 минут концерта - посвящались теме "Как хорошо в стране советской жить". Правда, в новой, довольно свежей интерпретации, с напряжёнными аранжировками, поэтому пробегали они очень быстро.

Потом шли лёгкие, безобидные шлягеры, где мне давали вставлять кое-какие западные колоратурные эпизоды, которые "Ребятам" очень нравились. Аудитория же врубалась не всегда, что меня часто удручало.

"Разнос" начинался во втором отделении, где, если география позволяла, я имел возможность экспериментировать с менее политически безопасным материалом, правда, тоже с переменным успехом. Из песен тех лет помню "Угощайтесь", "Здесь на перекрёстке", "Облади-облада"... За "Дилайлу" Паша повысил мне ставку, а вот "Анджелина" Луи Примы кайфовалась на сцене, в то время как в зале вытягивались лица и вызвать аудиторию на стандартную скандировку барабанщику, несмотря ни на какие Пашины угрозы, было невозможно. Правда, вскоре Онегин Гаджикасимов написал на неё русский текст (довольно неплохой), и песня медленно, но верно утратила свою первоначальную бродвейскую окраску.

Первых участников ансамбля я так хорошо уже не помню, многие из них быстро исчезли из состава. Расскажу только о тех, с кем работал в расцвете ансамбля.

С Юрой Петерсоном, впоследствии ушедшим в "Самоцветы", я сдружился сразу и надолго. В гостиницах мы жили почти всегда в одном номере. Он в программе, благодаря звонкому, юношескому голосу и своим рижским, довольно западным повадкам, был беспроигрышным номером, где бы мы ни работали. Юрий был всегда задумчив и слегка печален - этакий москонцертовский Пьеро, поэтому очень нравился девицам.

Юлий Слободкин, вроде бы Пашин дядя (но достаточно молодой), был крепким стандартным российским фольклорным вокалистом с крепким же и стандартным российским фольклорным репертуаром. Благодаря голосу и жестикуляции он нередко, особенно в средней части России, проходил на "ура" (а иногда вообще не проходил). Часто злился, чувствуя, что "современная" часть ансамбля его всерьёз не воспринимает. В записях никогда не участвовал. На меня с моим "сиплым" голосом смотрел с наигранной иронией "профессионала".

Мне хорошо запомнилось как однажды, выйдя из студии "Мелодия" в расстроенном состоянии, после не очень удачной сессии (мы много экспериментировали), я попал на репетиции на него. Он, сразу поняв, в чём дело, спросил язвительно: "Ну что наговнял, а теперь не знаешь, что делать?".

Не в обиду сейчас Юлию будет сказано, я-то знал, что делать...

Валя Витебский попал в ансамбль благодаря моей протекции, но вписался очень удачно и надолго. Делал своё дело чётко и точно, был хорошим приятелем.

Слава Антонов, правда, несмотря на мои рекомендации, в ансамбль не попал. Я думаю, Паша понял сложность его характера и дальнобойность целей и задач, после чего решил, что будет проще без него.